Название: Границы дозволенного
Автор: Fitzgerald x Twain
Бета: Fitzgerald x Twain
Пейринг: Фрэнсис Скотт Фицджеральд/Марк Твен
Размер: 2474 слов
Рейтинг: R
Краткое содержание: История о том, как Твен попал в Гильдию.
Фицджеральд всегда считал, что прекрасно понимает людей и ему всегда есть что им предложить. Поэтому когда он в третий раз получил отказ на его предложение о вступлении в Гильдию от талантливого эспера-снайпера из Миссури, то ощутил что-то близкое к недоумению. Когда секретарь с виноватым видом сообщил ему о четвертом по счету отказе, Фицджеральд вместо привычного раздражения, почувствовал тихое, но очень сильное бешенство.Через два дня он уже был в Миссури – там полыхало невыносимо жаркое лето, города изнывали от адского пекла, мистера Твена не было ни в Сент-Луисе, ни в Канзас-Сити, ни в Спрингфилде, и на второй день своего импровизированного отпуска, в все такое же жаркое воскресное утро Фицджеральд неспешно катил в своем темно-синем ламборджини по девятнадцатой трассе Миссури, к Гриру. Темнеющая в ослепительном блеске солнца полоса леса маячила у него перед глазами и становилась ближе с каждой минутой.
В это безоблачное воскресное утро Фицджеральд был уверен в себе как никогда. Не то, что бы у него был серьезный повод для подобной самонадеянности, однако с самого момента его пробуждения в отеле, в самом сердце плавящегося в пекле Сент-Луиса, он ощущал твердое, ничем, впрочем, необъяснимое предчувствие успеха своего сегодняшнего предприятия. Солнце уже стало клониться к полудню, когда Фицджеральд нашел того, кого искал.
Мистер Твен лежал в траве, а перед ним блестела и бежала вперед узкая, прозрачная река. Жаркий свет высвечивал под слоем живо бегущей воды песчаное дно, устланное серой галькой, и то и дело мелькавшие меж камней гладкие бока сверкавших на солнце форелей. Фицджеральд, продравшийся сквозь марево и жар хвойного леса к блестевшему меж деревьев зеркалу реки, еле подавил в себе острое желание спуститься к кромке воды и ополоснуть взмокшее лицо.
Он посмотрел на лежавшего в траве человека и потянулся рукой к горлу, чтобы ослабить тугой узел галстука. В эту секунду он был почти готов признать, что совет мисс Олкотт надеть что-то более подходящее для путешествий по дикой местности был весьма и весьма благоразумен.
Мистер Твен напевал какую-то легкомысленную песенку, пожевывая зажатую в зубах травинку, и поглядывал на мерно колышущийся средь зеркальной глади воды поплавок. Серебряная нить лесы натягивалась и ослаблялась от порывов ветра, как струна, и ярко блестела на солнце приставшими к ней каплями воды.
Чужое присутствие Твен заметил не сразу, а когда заметил – Фицджеральд с удовольствием увидел, как непроизвольно напряглось все его тело, готовое защищаться – то быстро запрокинул голову, впившись в стоящего позади незнакомца пристальными зелеными глазами. Он вопросительно вздернул бровь и в следующую секунду одним быстрым, слитным движением вскочил на ноги. Зеленые глаза его сощурились, с недоверием и плохо скрываемым любопытством глядя на незнакомца. Заметив этот любопытный блеск в его глазах, Фицджеральд обворожительно улыбнулся:
– Мистер Твен, я бы хотел поговорить с вами об одном деле, – он медленно склонил голову к плечу. – Я пытался связаться с вами в последние несколько дней, однако…
Твен со стоном отчаяния закатил глаза:
– Ах, так это ваши люди пристают ко мне уже вторую недели, мистер… Ээ…
– Фицджеральд, мистер Твен.
– Мистер Фицджеральд, – Твен кисло улыбнулся. – Однако, как вы могли заметить, я занят.
Рыжая голова, словно отзеркалив его собственное положение, склонилась к плечу, и нежно вздохнувший ветер растрепал и без того лохматые, торчащие в разные стороны волосы. Фицджеральд, на секунду отвлекшийся от разговора, был очарован этим зрелищем.
– Так что, мистер Фицджеральд, подите к черту, – Твен сверкнул глазами и отвернулся.
Фицджеральд коротко взглянул на его белую шею в распахнутом вороте рубашки и неожиданно почувствовал заколовшееся в кончиках пальцев предвкушение.
– Вы не собираетесь уходить? – поинтересовался Твен после минутного молчания.
– Нет, мистер Твен, – Фицджеральд был невозмутим.
В ответ ему снова раздался мученический, полный страдания стон. Вслед за ним раздраженный почти до бешенства Твен встрепенулся, тряхнул лохматой рыжей головой и полез в кусты за своим спинингом. Засунувший руки в карманы брюк Фицджеральд уставился неподвижным взглядом на дрожавшую серебряную нить лесы, натянутой, словно струна, и едва колыхаемой ветром. Мелкая рябь в зеркальной глади воды мягко расходилась от красной головки поплавка. Он улыбнулся: он был терпелив и был готов ждать долго, очень долго.
Не прошло и пяти минут, как чертыхавшийся в кустах Твен вылез, с запутавшейся в одежде и волосах леске и с удилищем в руке. Увидев не сдвинувшегося с места, улыбающегося мужчину, он раздраженно отшвырнул от себя спининг и, вновь скрестив руки на груди в защитной позе, злобно воззрился на неподвижно стоявшего мужчину:
– Ну, что, что, что вам от меня, черт возьми, надо?
Улыбка Фицджеральда, по всей видимости, стала столь самодовольной, что Твена передернуло.
– Мистер Твен, вам уже говорили мои подчиненные: я – глава Гильдии Эсперов, и я хочу вас нанять.
– Не интересует, – парень скучающе и с нескрываемой демонстративностью стал рассматривать свои ногти. – У меня есть деньги, мистер Фицджеральд, благодарю за заботу о состоянии моего бумажника.
Фицджеральд улыбнулся шире.
– Я предполагал, что вас мало заинтересует материальная сторона вопроса.
– О, даже так? – Твен иронично вздернул бровь. Насколько мог судить по их десятиминутному знакомству Фицджеральд, это было его излюбленное выражение лица. – В таком случае, что же вы можете мне предложить, мистер Фицджеральд?
– Я могу пообещать вам, мистер Твен, – Фицджеральд выдержал значительную паузу, – что будет весело.
Фрэнсис вновь обворожительно улыбнулся, и вслед за этой улыбкой выражение лица мистера Твена стало просто невообразимым. Наконец он не выдержал и рассмеялся: худые плечи под тканью белой рубашки мелко затряслись, и Фицджеральд с удовольствием услышал его красивый, откровенный смех.
– Весело, мистер Фицджеральд? – отсмеявшись, Твен тряхнул рыжей головой и уже с нескрываемым любопытством воззрился на мужчину.
– Именно, мистер Твен, – в тон ему ответил Фрэнсис.
Солнце пекло все так же нещадно. В реке плескалась и сверкала своими гладкими боками мечущаяся по песчаному дну форель.
Твен огляделся, отыскивая слова для ответа. Не найдя их, он снова уставился на своего собеседника оценивающим и пристальным взглядом.
– Я хочу вертолет. И тир в личное пользование, – наконец выдал он, нервно теребя в худых пальцах приставшую к одежде лесу.
– Все, что угодно, мистер Твен.
Зеленые глаза уже привычно сощурились. Фицджеральд не переставал улыбаться: этот тип определенно ему нравился.
* * *
В размеренную жизнь Гильдии Твен вписался, если не идеально, то очень близко к тому.
Он делал очаровательные комплименты очаровательно смущавшейся мисс Олкотт, беззаботно шутил с Джоном и Говардом, так же беззаботно поддерживал неспешные разговоры с обычно неразговорчивым мистером Мелвиллом, и был хорош в деле. Поправка – он был чертовски хорош в деле.
Впервые увидевший его с винтовкой у плеча Фицджеральд вынужден был признать, что, хотя на меньшее он и не рассчитывал, зрелище это, вне всякого сомнения, производило впечатление. В деле Твен все так же шутил, дурачился, но концентрация, подобранность и спокойствие, – титановое, ничем не сокрушимое спокойствие – которое Фицджеральд прежде никогда не видел на его лице, не оставляли ни тени сомнений в его профессионализме и мастерстве. Фицджеральд был доволен, очень доволен.
Первый раз, когда он поймал себя на мысли, что Твен интересует его чуточку больше, чем следовало бы интересовать, случился в один из публичных вечеров, которыми он потчевал американский истеблишмент вот уже пятый год: особняк Фицджеральда за Лос-Анджелесом, бизнесмены, партнеры, чиновники, изысканные, но пустые разговоры ни о чем и о деньгах, голые женские плечи и спины, самая дорогая выпивка и закуски – словом, все, что Фицджеральд так любил и ненавидел одновременно.
С Твеном он столкнулся в уборной, когда вечер, уже плавно перетек в ночь: тот стоял над раковиной, пьяно улыбался и что есть сил пытался застегнуть пуговицы на манжетах. Брюки чудесным образом были застегнуты, однако с манжетами возникали определенные трудности.
– Добрый вечер, босс, – сказал он, заметив отражение зашедшего Фицджеральда в зеркале, и вернулся к многострадальным манжетам.
С минуту Фрэнсис наблюдал, как он, покачиваясь на нетвердых ногах, безуспешно пытался справиться с непосильной для него задачей, а потом, вздохнув, подошел ближе, взял его правую руку выше запястья, застегнул манжету, отпустил и проделал то же самое с левой.
– Спасибо, – сказал ему Твен, глядя на свои руки.
Когда Фицджеральд закончил и отошел, он через силу прислонился бедром к раковине и с все той же пьяной улыбкой стал смотреть, как босс подходит к писсуару, расстегивает ремень, ширинку брюк и справляет нужду.
– И на что ты пялишься, могу я спросить? – вздернул Фицджеральд бровь, застегивая брюки и впиваясь в Твена внимательным насмешливым взглядом.
Фицджеральд не был пьян, нет, он, как раз, был почти трезв, и потому, когда он услышал ответ, ему захотелось рассмеяться:
– Вы такой красивый, босс.
Он подошел к соседней от Твена раковине и принялся тщательно мыть руки, глядя Твену в глаза через зеркало. Зеленые глаза были пьяны и блестели, светлые ресницы дрожали, и в голове у Фицджеральда не было ни одной мысли, только пустота, звон и шум воды.
Он вышел, оставив его одного и напоследок посоветовав сегодня больше не пить. Снова встретились они только под утро, когда Фрэнсис поднялся к себе в кабинет. Твен сидел на его столе и болтал худыми ногами в своих привычных открытых сандалиях. Грузная фигура мистера Мелвилла со стаканом скотча в руке устроилась в кресле подле него и неспешно роняла слова. Отвечал ему Твен беспорядочно и явно невпопад, но старика это будто и не волновало. Лавкрафт спал на диване, сидевший рядом, на полу Джон тоже дремал, уронив голову себе на грудь.
Твен улыбнулся зашедшему боссу, обворожительно, на удивление практически трезво, и приветственно помахал ладонью. Он собирался слезть с его стола, но Фрэнсис милостиво позволил ему оставаться там же, а сам с удовольствием упал в свое кресло, прикрывая глаза. Он был почти пьян и совершенно, невозможно, невероятно счастлив.
В полумраке его кабинета мягко и бесшумно светились лампы, стоявшие на подле Твена, на столе, сквозь приоткрытое окно впутывалась в духоту свежая весенняя прохлада. Герман предложил Фрэнсису скотч, но он махнул рукой и, открыв глаза, увидел блестящие в темноте глаза Твена: тот смотрел на него и улыбался.
Фицджеральд нахмурился: что-то во всей этой ситуации представлялось ему странным и неправильным.
* * *
Следующий раз, когда Фицджеральда посетила мысль о странности установившихся между ними взаимоотношений, случился спустя месяцы, когда он и думать позабыл о произошедшем в тот вечер.
Стоял душный, белый, как молоко, не солнечный, но и не хмурый день, полный ветром и августовской прохладой, а за окном вертолета, в котором они летели, простирались бесконечные зеленые леса Северной Каролины. Фицджеральд сидел позади кресла пилота, подперев рукой подбородок и прислонившись к стеклу, и смотрел вниз. Весь день он изображал бурную и активную деятельность, но в кабине вертолета, посреди белого неба и безбрежного, нескончаемого леса, на него накатило меланхолическое настроение.
По внутренней связи он слышал, как Твен насвистывал какую-то назойливую мелодию. Он коротко взглянул на его рыжую макушку и снова уставился на распростертые под ними леса.
– Сколько еще будем лететь? – спросил он в микрофон спустя несколько минут.
– Еще часа два, босс, – ответил ему Твен и обернулся. – Что-то случилось?
Фицджеральд покачал головой, и Марк вернулся к управлению. Насвистывание мелодии не возобновилось, и Фрэнсис понял, что тот напряженно пытается выяснить причину плохого настроения своего босса. Он стал ждать, когда Твен подберет слова для вопроса, и спустя минуту тот действительно самым беззаботным тоном спросил:
– Вы не с той ноги встали, босс, или случилось что посерьезнее?
Фицджеральд усмехнулся на этот вопрос, и Твен, по-видимому, услышавший эту усмешку, замолчал, вероятно, не на шутку обидевшись. Фицджеральд, однако, оставил вопрос без ответа.
– И куда мы летим? – спросил Твен, когда устал обиженно молчать.
Фицджеральд, прислонившись виском к холодному стеклу, вздохнул:
– Мы летим к моей жене.
– О.
Они вновь замолчали. Темно-зеленые леса Северной Каролины все тянулись и тянулись, и ни в одну из сторон света им не было видно конца. Фицджеральд оторвался от стекла, чтобы переменить позу, и ошарашенно замер, потому что в следующую секунду произошло то, чего он никак не мог ожидать: Марк, одним гибким движением перегнувшись через свое сиденье, коснулся его губ поцелуем. На короткое мгновение Фицджеральд ощутил его прерывистый вздох, динамик, прижавшийся к его щеке, торопливое и нервное прикосновение мягкой кожи к своим приоткрывшимся в немом удивлении губам, услышал едва уловимый запах его одеколона, и вот уже рыжая макушка снова, как и прежде, торчала над креслом пилота.
«Очень, очень интересно», – подумал Фицджеральд.
Он слышал дыхание Твена по внутренней связи – оно было частым и прерывистым. Фицджеральд подумал о том, какое у него могло бы быть сейчас лицо, и, глядя на взъерошенный рыжий затылок и худую бледную шею, ощутил что-то близкое к нежности.
Он ничего не сказал. Твен ничего не спросил.
Милая, дорогая, гаснущая с каждым днем Зельда где-то в больничной палате Хайлендского госпиталя в Монтфорде отвернулась к стене и обхватила себя руками.
* * *
Наступившая на Монтфорд ночь была нежна и по-особому холодна: Фицджеральд стоял на балконе отеля, в котором он по обыкновению останавливался, и смотрел в ночь, расцвеченную тусклыми огнями и рекламой. Он думал о Зельде, которая сегодня не захотела с ним говорить, а только заламывала руки и смотрела на него то грустным, то внезапно злым и обвиняющим взглядом.
Твен, стоявший на балконе по соседству, затягивался дорогими английскими сигаретами и выпускал в воздух дым с видом, будто это было самое интересное занятие в мире. Он предложил Фицджеральду сигарету: тот, очнувшись от раздумий, коротко поблагодарил.
– Можно задать вопрос, босс? – спросил Твен спустя минуту.
Фицджеральд, зажав сигарету в зубах, чуть повернулся, чтобы увидеть его лицо: оно неподвижно смотрело вперед, на светившийся в ночи город.
– Валяй.
Твен помолчал, обдумывая свои слова, и спросил дрогнувшим голосом:
– Что вы станете делать, если ваша жена умрет?
Сигарета упала на пол, Твен перемахнул через кованые перила балкона и смело шагнул к Фицджеральду вплотную.
Фицджеральд был не просто злой – он был в ярости.
Он зарычал и вцепился в ослабленный воротник его рубашки: зеленые глаза напротив блестели, и в них не было ни капли испуга, только вызов, мед, сахар и просьба, больше похожая на требование и приказ. Фицджеральд не мог ему сопротивляться. Он еще раз встряхнул его: Твен не шевелился и, кажется, даже не моргал. Когда Фрэнсис впился в его губы жестким, остервенелым поцелуем, глаза он тоже не закрыл – все смотрел, смотрел своим гипнотическим зеленым взглядом. Фицджеральду захотелось его ударить: он толкнул его внутрь комнаты – мягкие полупрозрачные шторы всколыхнулись и проглотили его худую фигуру. Фицджеральду хотелось сломать его, причинить боль, заставить быть жалким, униженным и слабым. Но он не сделал ничего этого, он протащил его по номеру, подхватил за талию, усадил на столешницу, прямо на бумаги, которые через мгновение были смяты и отброшены на пол, сжал его в своих сильных руках, заставил обвить себя ногами.
Твен начал задыхаться, и Фицджеральд с мстительным удовольствием завладел его судорожно глотающим воздух ртом. Вкус и запах табака был мерзким, но Фрэнсис не обращал на него внимания, он стал сдирать с него рубашку, обнажая бледную худую грудь и дрожащий плоский живот.
Перед глазами Фицджеральда всплыл нежный, почти эфемерный силуэт Зельды с мягкими, как у кошки изгибами тела, но ненадолго – Твен упал спиной на стол и весь, полностью раскинулся перед ним, призывно, маняще, осознавая свою привлекательность и свою власть над ним в эту минуту.
– Черт тебя дери, – прошептал Фицджеральд и зажмурился.
Брать Твена на этом столе было просто невозможно, совершенно невероятно и прекрасно.
После секса они пили ром со льдом, и Твен, как всегда, был болтлив и невыносим.
– Вы не ответили на мой вопрос, босс, – напомнил ему Твен, встав, чтобы задернуть шторы.
Его худая фигура на фоне посветлевшего неба казалась сутулой и угловатой. Он вернулся обратно в свое кресло и налил еще рому в свой стакан.
Фицджеральд коротко взглянул в его лицо и покачал головой:
– Иди к черту, Твен.
В зеленых глазах заблестели смешинки, и Фицджеральд, не в силах противиться жизнерадостному настрою своего собеседника, усмехнулся. Он ни черта не понимал в том, что сейчас происходило. Но на сердце, почему-то, было легко и свободно.
@темы: OTP Wars 2018, Выкладка по канону, Фрэнсис Скотт Фицджеральд/Марк Твен, Текст
-
-
15.04.2018 в 00:00-
-
15.04.2018 в 00:38круто, что вы вообще пришли
сами удивляемся, как это так мы смогли
-
-
15.04.2018 в 00:41кому вы продали душу, как вы это сделали, но выглядит правда потрясающе-
-
15.04.2018 в 22:02ащщ, я сгорел
и горел на протяжении всего фика
Господи, ты ахуенен, ты же знаешь, как я тебя люблю, ты сделал нечто невероятное
И да, заглушка просто огонь
-
-
15.04.2018 в 23:43Пейринг внезапен как не знаю что, но, господи, это было ужасно прекрасно.)
-
-
17.04.2018 в 06:32Эльхен Каэрия,
Пейринг внезапен как не знаю что
Пейринг для нас тоже был внезапен, так что очень приятно слышать, что вам зашло, огромное спасибо